Баба-Яга

Сказка ложь, да в ней намёк!

Добрым молодцам урок.

А.С. Пушкин

ВСТУПЛЕНИЕ

Академик Ф.И.Буслаев (1818 – 1897) [1] представитель русской мифологической школы справедливо считал, что источником русской сказки является доисторическая древность: «Все нравственные идеи для народа эпохи первобытной составляют его священные предания, великую старину, святой завет предков потомкам. Не остаётся ни малейшего сомненья, что ближайшее сродство этих народностей по мифологии, языку, обычаям и поэзии определяются общим историческим происхождением индоевропейских народов от одного начала».[2] Первым условием для правильного изучения древних сказаний считал Ф.И.Буслаев, является изучение религиозных основ развития общества древнего человека, так как сказка незримыми нитями связана с мистическими реалиями древнего мира.(здесь и далее курсив наш – Н.С.) В.Я. Пропп [3] писал: «…мы ищем основы сказочных образов и сюжетов в реальной действительности прошлого».[4] С.Н. Булгаков о важности сюжетов древних сказаний и русских сказок, как главного источника знания о древний культуре древнего человечества, писал: «…откровение трансцендентного, высшего мира совершается непосредственно в мифе, он есть те письмена, которыми этот мир начертывается в имманентном сознании, его проэкция в образах.Миф есть синтетическое религиозное суждение, а priori. Содержание мифа утверждается как самая очевидная истина». [5] Для подтверждения правоты научных воззрений знаменитых учёных, которые в своих научных трудах доказали сохранность в обширном сказочном фонде реминисценций палеолитической эпохи, как времени зарождения основных элементов primafides древних людей, обратимся к основным историческим источникам и исследованиям учёных искусствоведов и фольклористов. На примере самого распространённого персонажа народных сказок Бабы-Яги попытаемся проследить истоки появления этого образа и разобраться, кто в доисторическом мире в действительности скрывался под этой мифической маской.

АНТИЧНЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА

Античный историк Геродот живший в V веке до н. э. в своём труде «История» в IV книге описал одно из самых древнейших мировых святилищ Додонскоев Фессалии и жриц служащих у священного дуба. По его свидетельству этот пеласгический культ был одним из древнейших в мире, который в своё время происходил с незапамятных времён у пеласгов-славян, почитался в его время во всем древнем мире. Состоять в касте жриц и получать право служить и прорицать у священного дуба имели право только женщины принадлежащие народу пеласгов, т.е. славянские женщины.Служителями главных великих культов древнего мира были пеласги-славяне.«Каллимах в своём описании главного праздника богини Афины – Панафиней – недвусмысленно называет культовых жриц Паллады «белокурыми девами» и «дочерьми пелазгов», указывая на их расовую и родословную принадлежность».[6] Афина Паллада была покровительница Трои и «явилась с неба самому основателю Илиона (Трои) = Илу. Согласно Аполлодору (III, 12;3) в описании изображения Афины помимо копья он упоминает ВЕРЕТЕНО и ПРЯЛКУ(!) Эти знаки <…> были атрибутами славянской Лады и древнерусской Макоши. И, наконец, не исключено, что культ ПАЛ-ЛАДЫ связан с племенем палов. Их земля до падения Трои как раз находилась в Анатолии,откуда вышли венеты во главе с легендарным Пелеменом».[7] К древнейшим и замечательнейшим культам принадлежит культ Зевса в Додоне (в Эпире), на горе Томаре, у подошвы которой находился знаменитый его оракул. Воспитанный Дриадами (Додонскими нимфами), Зевс Додонский жил на небе, откуда посылал на землю оплодотворяющий ее дождь. Бог, к которому они возносили свои молитвы, то являлся как специально дождевое, то как световое божество. В последнем случае, соответственно различным фазам солнцестояния, обусловливающим теплое или холодное, ненастное время года, ему иногда придавали различные эпитеты, или даже происходило соответствующее расщепление божества солнца на два особых божества, с разными названиями. Так, напр., Зевс, святилище которого находилось в Мессене, был представителем исключительно дождевой влаги. Нет возможности перечислить все те реки,— замечает Павсаний, — у которых, по уверению местных жителей, увидел свет и воспитался Зевс. Зевс Мессенский, по местному преданию, похищенный куретами новорожденным ребенком, был воспитан на горе Ифоме двумя нимфами, которые искупали его в протекавшем у названной горы источнике. Клепсидре. Из этого источника ежедневно носили воду в святилище Зевса. «В Берлинском музее хранится бюст Зевса, украшенного венком из дубовых листьев, с влажными волосами и бородой. Зевса Додонского вопрошали в разных случаях частной и общественной жизни. Волю свою он проявлял в шелесте листьев посвященного ему дуба, стоявшего у подножия горы Томара. Служившие Зевсу жрецы угадывали и предвещали будущее и по полету голубей, которые также были посвящены Додонскому богу, и по воде струившегося у подножия дуба священного источника. «К Зевсу, со временем, приобщена была, в качестве жены, Диона, олицетворявшая собою, в женском образе, ту же мысль, как сам Зевс, почему ее и назвали «Дождящею». Диона отождествляется с Герой, владычицей земли и неба и всех небесных явлений, в том числе туманов, дождей и грозовых ливней, а также с Геей, древнейшей представительницей матери земли. Упомянутые Дриады также назывались дождящими нимфами». Жрицы, служившие при Додонском святилище, именовались Пелеядами или Плеядами (от греч.дикий голубь); вероятно, название это находилось в связи с преданием, по которому голуби приносили Зевсу амброзию».[8] «Додона (др.-греч. Δοδώνη, греч. Δωδώνη) — древнегреческий город в Эпире, неподалеку от современной Янины, который славился в античности оракулом Зевса, почитавшимся как древнейший во всей Греции. В классическую эпоху Додонский оракул уступил первостепенное значение Дельфийскому, но все-таки к нему нередко обращались не только соседи, но и более отдалённые государства [Спарта, Афины, Фивы] и даже иностранцы (Крёз по Геродоту, I, 46). Святилище в Додоне, его жрецы и жрицы существовали задолго до вторжения на Балканы греков, ещё во втором тысячелетии до н. э., когда в этих местах обитали пеласги и молоссы. На глубокую древность местного прорицалища Зевса, основание которого приписывали Девкалиону, косвенно указывают эпитеты «Пеласгический» и «Молосский», первый из которых встречается ещё в «Илиаде». В гомеровские времена окрестности Додоны были населены селлами, которые называются в «Илиаде» пророками, не моющими ног и спящими на земле; отсюда видно, что эти селлы почитали не столько Зевса, сколько хтоническое божество урожая и плодородия — богиню Земли, культ  которой предшествовал приходу индоевропейцев. В историческое время селлы, по-видимому, уже не существовали. Способ предсказаний в гомеровские времена был тот же, что и впоследствии: люди слушали волю Зевса с высоковерхого дуба (Одиссея, XIV, 328). Пользовавшийся при написании своей «Аргонавтики» старинными источниками Аполлоний Родосский упоминает, что корабль Ясона обладал даром пророчества, потому как сама Афина Паллада поместила в корму «Арго» доску священного дуба из рощи Додонского оракула. В V в. до н. э. Геродот сообщает о Додонском святилище интересное свидетельство, в котором происхождение его поставлено в связь с Египтом. Он говорит, что по словам египетских жрецов из храма Аммона в Фивах две жрицы были увезёны финикиянами и проданы — одна в Ливию, другая в Грецию; они первые основали-де прорицалища в этих странах. По словам же додонских жриц и служителей храма, две черных голубки вылетели из египетских Фив, одна в Ливию, другая в Додону; сев здесь на дуб, прилетевшая голубка сказала человеческим голосом: Здесь следует быть прорицалищу Зевса, и люди, признавая это за веление свыше, устроили здесь оракул. Я же, — продолжает Геродот, — думаю об этом так: если в самом деле финикияне увезли священных женщин и продали одну в Ливию, другую в Грецию, то мне кажется, что эта последняя была продана в Феспротии, которая есть область Пеласгии, называемой теперь Элладою. Потом, служа там, она основала под дубом святилище Зевса. Естественно, что бывшая служительница храма Зевса в египетских Фивах почтила память его там, куда прибыла, и, когда научилась по-гречески, устроила прорицалище. Додонцы назвали этих женщин голубками, вероятно, потому, что они были варварского происхождения и, как им казалось, говорили по-птичьи. После голубка заговорила по-человечески, когда женщина стала объясняться на понятном для них языке, прежде говорив по-варварски. Иначе как могла бы голубка говорить по-человечески? Чёрный же цвет голубки показывает, что женщина эта была египтянка».[9] Предварительно необходимо выяснить, кем называли древние классические поэты, историки, писатели, трагики ПЕЛАСГОВ. В «Илиаде» Гомера упоминаются ПЕЛАСГИ как СОЮЗНИКИ ТРОИ, при описании владений АХИЛЛА упоминается «пеласгический Аргос», расположенный в южной Фессалии. В «Одиссее» пеласги упоминаются среди народов, населяющих КРИТ, а также остров Лемнос и ГРЕЦИЮ ДО ПРИХОДА ТУДА ГРЕКОВ(!)

«Остров есть Крит посреди виноцветного моря, прекрасный,

Тучный, отвсюду объятый водами, людьми изобильный;

Там девяносто они городов населяют великих.

Разные слышатся там языки: там находишь ахеян

С первоплеменной породой воинственных критян; киконы

Там обитают, дорийцы кудрявые, племена пеласгов,

В городе Кносе живущих».

Гомер, как и другие греческие авторы, проводит различие между ПЕЛАСГАМИ и «критянами», как о двух совершенно разных народах».[10] Гекатей Милетский (550–490 гг. до н.э.) в «Генеологиях» отмечает: «Фессалия… ранее называлась ПЕЛАЗГИЯ. Геродот был убеждён, что некогда Эллада называлась ПЕЛАСГИЯ; пеласги ДО эллинского племени ГОВОРИЛИ и ПИСАЛИ на СВОЁМ ЯЗЫКЕ».[11] Население Аттики тоже принадлежало к пеласгам и называлось кранаями. <…> «ПЕЛАСГИ НАХОДИЛИСЬ НА БОЛЕЕ ВЫСОКОЙ СТАДИИ РАЗВИТИЯ, ЧЕМ ГРЕКИ».[12] Многие ученые склоны считать сказание Геродота о происхождении додонских жриц из Египта маловероятным, так как все античные источники показывают появление святилища в Додоне с древнейших ПЕЛАСГИЧЕСКИХ ВРЕМЕН, то есть еще до расселения греков на Пелопоннесе. «О египетском происхождении Додонского прорицалища, трудно принять как реально, – пишет современный исследователь С. С. Казаров, – скорее это сказание, так и другое, по которому в Додоне давали предсказания по полету голубей, обязаны своим происхождением исключительно двоякому смыслу слова πελειος: оно значит «серый», «седой», и в Додоне обозначало жриц, избиравшихся из пожилых женщин (πελειαι); но, кроме того, слово πελεια или πελειας обозначает вид голубей серого или сизого цвета: эта-то омонимия, быть может, и послужила основанием для приведённых сказаний. Зевс в Додоне почитался под именем Nαιος или Ναος, но ещё большим уважением пользовалась Диона, древнейшая догреческая богиня Земли, которую местное поверье признавало его супругой. Как предполагают этимологи, в древних индоевропейских наречиях имя Диона означало «божественная», тем самым переиначивая формульный эпитет верховного божества — Зевса. Принято считать, что существование в Додоне жрецов и жриц находилось в связи с этим двойным культом. По словам Страбона (VII, 329), женщины стали давать прорицания в Додоне именно со времени введения культа Дионы. Во времена Геродота, в Додоне жили три прорицательницы, которых он, однако, предпочитает не называть сивиллами. В Додоне было несколько способов прорицания. Самый употребительный и древнейший, упоминаемый ещё в «Одиссее», — по шелесту листьев священного дуба, росшего близ святилища Зевса. Знамения, которые бог посылал в шелесте листьев, истолковывались жрецами или жрицами, для чего им необходимо было особое вдохновение; это очевидно из того, что додонские пелиады сравнивались с дельфийской Пифией и боговдохновенными сивиллами (Платон, Федр, 244 а). Этой необходимостью вдохновения для понимания знамений Додонское прорицалище существенно отличалось от других оракулов знаков. Для того, чтобы вызвать вдохновение, без сомнения, употребляемы были разные подготовительные священные обряды (вроде омовений, курений, жертвоприношений и т. п.), но о них не сохранилось определённых известий. Комментатор Виргилия Сервий упоминает о гаданье по журчанью воды источника, протекавшего у корня священного дуба. Вероятно, это был тот самый источник, вода которого, по словам Плиния (Ест.ист. II, 228), имела чудесное свойство зажигать погруженные в неё погасшие факелы, хотя горящие факелы при погружении в неё гасли, как в обыкновенной воде. Очень может быть, что жрицы пили эту воду для возбуждения вдохновения перед гаданием, как в Дельфах Пифия — воду Кассотидского источника. Далее мы имеем достоверное свидетельство о гадании в Додоне по жребиям. Именно, Цицерон (О див.I, 34, 76) рассказывает, что когда спартанские послы перед сражением при Левктрах явились сюда вопросить о победе и поставили сосуд, в котором были жребии, любимая обезьяна молосского царя перемешала и разметала жребии и все, что было приготовлено для гадания. После этого жрица сказала, что лакедемонянам следует думать не о победе, а о спасении. Стало быть, гадание производилось так, что вопрошающий, положив жребии в сосуд, ставил его на определённое место, вероятно на жертвенник. Кто вынимал жребии, — вопрошающий или жрец, остаётся неизвестным, но значение вынутого жребия объясняла, по-видимому, жрица. «Первые упоминания о Додоне, относящиеся к VIII в. до н. э., содержатся в бессмертных поэмах Гомера. В шестнадцатой песне «Илиады» Ахилл, обращаясь к владыке богов Зевсу, произносит такую речь: «Зевс Пеласгийский, Додонский, далеко живущий владыка, хладной Додоны, где селлы, пророки твои, обитают, кои ног не моют и спят на голой земле!» (Hom.II. 16. 233–235). Однако в обращении Ахилла не упоминается ни сама Додона, ни священный дуб, ни святилище Зевса. Эпитет «пеласгийский» может в приведенном случае указывать не некую древнюю предысторию святилища, которое уже во времена Гомера казалось весьма загадочным. С другой стороны, данный пассаж позволяет предположить, что уже в те времена Додона имела не узко-региональное значение, а была известна во всем древнем мире. Додона как место, где находился оракул, впервые упоминается в «Одиссее». В четырнадцатой песни «Одиссеи» (Hom.Od. 14. 326–327) речь идет о том, что сам Одиссей лично явился в Додону, чтобы оракул «темно-сенистого Диева дуба его научил там, как по отсутствии долгом – открыто ли, тайно ли, в землю Тучной Итаки ему возвратиться удобнее будет?». В этом литературном источнике мы можем найти три новых смысловых оттенка. Во-первых, упоминается само святилище с оракулом Зевса; во-вторых, впервые упоминается об обращении к самому оракулу; в-третьих, указывается на связь Зевса со священным дубом. В целом, анализируя упомянутые пассажи Гомера, как нам представляется, можно прийти к следующим выводам: во-первых, история Додонского оракула уходит вглубь веков и явно имеет догомеровские корни; во-вторых, святилище Зевса в Додоне в рассматриваемый период было гораздо более древним, чем святилище Аполлона в Дельфах, которое у Гомера вообще не упоминается. Упоминания о Додоне и местности вокруг нее мы находим и у автора VII в. Гесиода в скудных сохранившихся фрагментах его, не дошедшей до нас работы «Эои». Акцент здесь, в отличие от пассажей Гомера, сделан на детальном описании местности. Гесиод упоминает многолюдную и плодородную область Геллопию, которая славилась многочисленными стадами овец и быков. Именно на границе той территории находилась Додона, в которой располагалось прорицалище Зевса. Именно сюда вопрошать владыку богов с дарами приходили люди из разных концов страны. К сожалению, текст испорчен и содержит некоторые пробелы. Существует предположение, что именно в утраченном тексте должно было содержаться детальное описание Додонского оракула (Hes.Frg. 240). Столь же кратко и практически идентично с гесиодовым упоминание о Додоне Пиндара (Pind.N. 4. 52–53). Если в VIII–VII вв. до н. э. Додона нашла свое отражение в эпической традиции, то с начала V в. до н.э. довольно частые упоминания о ней в самых различных формах мы находим в произведениях греческих трагиков – Эсхила, Софокла и Эврипида. Эсхил в своем произведении «Прометей прикованный» повествует, как Инах отправил своих посланников в Дельфы и в Додону, чтобы узнать о судьбе своей дочери Ио (Aesch.Prom. 830–831). Примечательно, что царь ставит оба эти святилища на один уровень, что для нас не совсем привычно. В другом пассаже этого произведения Прометей, рассказывая Ио о её странствиях, предсказывает ей, что она непременно попадет и в Додону к «феспротскому Зевсу». Здесь Эсхил однозначно указывает на Додону как на местоположение оракула Зевса. Однако о жрецах здесь нет и речи. Примечательно также и то, что здесь речь идет не об одном дубе, а о некой дубовой роще.<…> В то время, как у Эсхила упоминание об оракуле является лишь своего рода фоном и имеет лишь вспомогательное значение, у Софокла в «Трахинянках» вся канва событий связана с ответом на вопрос, полученным Гераклом в Додоне (Soph. Trach.1168). Дуб в Додоне пообещал ему с помощью двух голубей решение всех его проблем. В этой связи впервые определенно упоминаются голуби – peleiades, которые у Геродота являются синонимом жриц в Додоне. Голуби здесь являются своего рода медиумами, через которых вещает дуб. Этот поэтический вариант не может признаваться в качестве исторической реальности и, возможно, заимствован у Геродота. Кроме того, в этом же произведении упоминается Геракл, рассказывающий своему сыну Гиллу о прежних мудрых высказываниях, которые он получил в роще от дуба своего отца. Заимствованием у Гомера является пассаж Софокла о племени селлов, обитающих в окрестностях Додоны, спящих на голой земле. Как и у Эсхила, так и у Софокла дуб обладает способностью вещать. Другая трагедия Софокла «Одиссей аканфоплекс» (дослов. – «уколотый рыбным шипом») сохранилась лишь во фрагментах. Здесь речь идет о том, что Одиссей получил предсказание оракула, что он погибнет от руки собственного сына. Но таковым стал не Телемак, а сын от Цирцеи Телегон, который достиг Итаки, но здесь от нужды и голода начал грабить все вокруг, а пытавшегося помешать ему в этом Одиссея убил, не зная, что перед ним его отец. В другом дошедшем до нас фрагменте этой же трагедии Софокл упоминает о мудрых женщинах-жрицах, однако наряду с ними говорит и о горном племени жрецов-селлов, которые спят на голой земле (Soph.Od. Akanth.455).<…> Упоминания о додонском оракуле мы находим также в четырех произведениях Эврипида. В трагедии «Андромаха» упоминается Орест, отправляющийся в путь к оракулу Зевса в Додоне. Это сообщение слишком кратко, чтобы на его основе делать какие-либо выводы (Eur.Andr.885–886). Следующее упоминание о Додоне мы находим у Эврипида в его трагедии «Архелай». Внук Геракла Темен вопрошает оракул Додоны, почему он остался бездетным. Здесь он получил ответ: Зевс подарит ему сына, которого нужно будет назвать Архелай (Eur.Arch. 228, 21–22). Здесь нужно отметить два новшества: во-первых, наряду с додонским Зевсом упоминается другая богиня по имени Диона. По всей вероятности, она здесь почиталась как супруга или спутница Зевса в Додоне. Это подтверждается также многочисленными надписями и посвящениями на табличках, изображениями на монетах головы Дионы в одиночестве или вместе с Зевсом. К слову сказать, Диона наряду с Зевсом почиталась не только в Додоне, но и на всей территории Эпира, а у Гомера Диона является даже матерью дочери Зевса Афродиты».[13]

 

МАКОШЬ и МАРА

Кобела-Кибела-Жива-Лето – мать всего сущего имела зооморфный лик медведицы, а охотница Мара-Роженица-Охотница-Питательница оленя или козы.[14]Они символизировали двух великих рожениц дающих земному миру жизнь плодовитость и бессмертие.Следует отметить в мифологии Лето и Артемиды, – это обилие звериных образов. Сама Лето бежала на Делос, обернувшись волчицей. Артемида прочно связана с образом оленя или лани. То она сама превращается в оленя (миф об Оте и Эфиальте), то встречает Геракла со златорогою ланью, то оборачивается ланью предназначенная ей в жертву Ифигения, то богиня превращает Актеона в оленя и его загрызают собственные псы. Артемида разгневалась на Агамемнона, когда царь застрелил ее лань.Другим зверем, близким Артемиде, является медведица. Священные танцы в честь Артемиды Бравронии жрицы исполняли в медвежьих шкурах. Артемиде был посвящен месяц артемизион – март, время, когда медведи выходили из зимней спячки. У греков известны медвежьи праздники, называвшиеся «komoedia»[15], послужившие основой будущей комедии. Вероятнее всего, что они проводились в месяце Артемиды, в марте, так как совершенно аналогичные медвежьи праздники у восточных славян (и носившие точно такое же наименование – «комоедицы») были приурочены к весеннему пробуждению медведя и проводились 24 марта.Общий закон эволюции охотничьих культов – от мезолитического культа оленя или лося к позднейшему культу медведя – сказался и на мифологии Артемиды: мы видим здесь и оленей (ланей) и медведей. В классическое время Артемида выступает как богиня охоты и плодородия; ей, по всей вероятности, приносили человеческие жертвы, о чем свидетельствует жертвоприношение Ифигении и ксеноктония в Тавриде. Вся сумма данных о Латоне и Артемиде позволяет высказать предположение, что в основе мифов о матери и дочери, связанных географически с севером, а тематически с охотой и со звериным миром (прежде всего с оленями и ланями), может лежать весьма древнее представление о двух небесных богинях-рожаницах доземледельческого периода, когда они выступали еще в своем полузверином-полуженском обличье. Рогатые роженицы-оленихи мезолита и неолита находились в таком соотношении друг с другом, как Лето и Артемида – мать и дочь, и точно так же ведали плодовитостью природы. Артемиду, кроме того, считали помощницей при родах, сливая воедино ее образ с образом богини Илифии, покровительницы рожениц.»[16] По свидетельству А.Н.Афанасьева (1826–1871), автора фундаментального исследования «Поэтические воззрения славян на природу», посвященного историко-филологическому анализу языка и фольклора славян, в Паисиевском сборнике XIV века написано: «извыкошаеленикласти требы Артемиду и Артемиде, рекше Роду и роженице;тации же и египтяне». Желая указать на языческое происхождение веры в Рода и роженицу, проповедник (св. Григорий) сближает их с подобными же мифическими представлениями у других народов. По его мнению, Род и роженица значили у славян то же, что и у греков Артемида; для полного соответствия он предает ее имени и мужское окончание: Артемид, и противопоставляет это новое имя – Роду, божеству мужского пола». В России также известны Мары, или марухи, – старые, маленькие существа женского пола, которые сидят на печи, прядут по ночам пряжу и все шепчут, подпрыгивают». Далее А.Н. Афанасьев отмечает наличие этого божества еще в языке ариев: «Мара – призрак, мары – носилки для мертвых, эти незримые мифические существа, которые, поселяясь в жилищах своих родичей, получали характер домовых гениев; по связи эльфов и родственных им духов с грозовыми тучами (марё – туман, мора – тьма, морок – облака, тучи), мары и кикиморы представляются пряхами. На поэтическом языке ариев облака уподобляются руну, волосам или прядеву, а производимая ими тьма – ночи» Необходимо еще дополнить сведения о богине Артемиде о её двойнике богине Гекате (῾Εκάτη- далеко мечущая), богине луны, являющийся ипостасью Артемиды-Воительницы-Охотницы, «она <…> принадлежит, к Артемидину циклу. В древнейших культах, тайных и явных, Геката прежде всего почиталась как божество благодетельное, отклоняющее бедствия и дарующее благословение с неба, как на море, так равно и на суше. В этом смысле ее впоследствии даже отождествляли с богиней счастья, Тихе. Одним из характерных свойств ее было покровительство роженицам. Эсхил называет ее богиней родов. В Аргосе ей приносили в жертву собак, моля ее о легкости родов. Павсаний свидетельствует, что колофонцы приносили в жертву[17] Гекате, богине «скитающейся по дорогам, стоящей на перекрестках», ночью—черную собаку (самку). Ей же предлагались в жертву черные овцы. Черных зверей обыкновенно приносили в жертву богам подземным (хтоническим). Геката действительно вступает в близкое соотношение с землею и подземным миром, делается божеством подземным, страшной властительной богиней в среде теней преисподней. Все ее существо имеет характер демонический, и она сама делается предметом темных суеверий; она блуждает, вместе с душами умерших, по перекресткам и около могил, находящихся в старину именно у дорог и перекрестков. Близость ее возвещается воем собак. Она покровительствует чаровницам, которые ночью, при лунном свете, отыскивают волшебные травы и произносят страшные заклинания».[18] «Переводные памятники XI – XIII вв., привлеченные И. И. Срезневским для объяснения древнерусских слов, позволяют определить, что «къшь» означает «жребий»; «къшение» или «кошение» – процесс жеребьевки; «кошитися» – метать жребий; «прокъшити» – победить в жеребьевке.[19] Эта группа слов хорошо увязывается с иными видами гадания и испытания судьбы, известными нам по поучениям против язычества. Учитывая глубокую индоевропейскую древность слова Ма (мать), можно представить себе «Ма-кошь» как наименование «Матери счастливого жребия», богини удачи, судьбы.[20] «Архаизм восточнославянских сказок (часто называемых обобщенно русскими) и их связь с древними народными верованиями и мифологией давно ощущался исследователями.[21] Но только специальное исследование В. Я. Проппа (1895 – 1970) во всей широте поставило вопрос о первобытной эпохе как времени зарождения основных сюжетов и элементов сказки.[22] <…> В.Я. Пропппоставив перед собой историческую задачу и убедительно углубил сказку в первобытность. <…> Основные общие положения Проппа таковы: древней основой сказки является колдовской обряд инициации, сопровождавшийся ознакомлением посвящаемых с мифологическим содержанием обряда. «Миф, – пишет В.Я. Пропп, – живет дольше, чем обряд, и перерождается в сказку» В определении мифов Пропп присоединяется к Леви-Брюлю, которого он цитирует: «Мифы составляют, говоря буквально, наиболее драгоценное сокровище племени. Они относятся к самой сердцевине того, что племя почитает как святыню. Наиболее важные мифы известны лишь старикам, которые ревниво оберегают их тайну… Старые хранители этих тайных знаний сидят в селении, немы, как сфинксы, и решают, в какой мере они могут… доверить знания предков молодому поколению»[23] Свою собственную точку зрения В. Я. Пропп изложил в итоговой главе так: «Совпадение композиции мифов и сказок с той последовательностью событий, которые имели место при посвящении (в охотники), заставляет думать, что рассказывали то самое, что происходило с юношей, но рассказывали это не о нем, а о предке, учредителе рода и обычаев, который, родившись чудесным образом, побывавший в царстве медведей, волков и пр., принес оттуда огонь, магические пляски (те самые, которым обучают юношей) и т. д. Эти события вначале не столько рассказывались, сколько изображались условно драматически… Посвящаемому здесь раскрывался смысл тех событий, которые над ним совершались… Рассказы составляли часть культа и находились под запретом»[24] «Возникновение инициации <…> следует относить к верхнему палеолиту. Если это так, то мы вправе ожидать сохранения в обширном сказочном фонде каких-то реминисценций палеолитической эпохи. Первая тема представлена тысячами изображений объектов охоты, а в последние века палеолита, как выяснилось, и сценами героического единоборства. Вторая тема, помимо определенных пиктограмм, обильно представлена дебелыми «венерами». В. Я. Пропп, анализируя образ Бабы-Яги, выявил его двойственность.Наряду с привычной нам злобной сказочной колдуньей существовал в сказках и образ благожелательной Бабы-Яги, помогающей основному герою советом и делом. Эта вторая ипостась лесной колдуньи представляется исследователю как «мать и хозяйка зверей». «Яга представляет стадии, когда плодородие мыслилось через женщину, без участия мужчин»[25] Эту Бабу-Ягу, повелительницу зверей, автор, ссылаясь на Фрезэра и Штернберга, сопоставляет с первоначальным образом Кибелы, образом, уводящим в охотничью эпоху[26] В какой-то мере основу этого женского образа охотничьей эпохи с гипертрофированными женскими признаками можно сближать с палеолитическими «венерами», немолодыми полногрудыми женщинами.В. Я. Пропп, <…> говоря о церемонии посвящения юношей в охотники, считает, что первоначально этим сложным обрядом руководила женщина-вещунья, лишь впоследствии смененная учителем-мужчиной, «дедушкой лесовым».Следует сделать небольшую оговорку. Обряд инициации состоял не только из колдовского запугивания юношей имитацией смерти, но и из экзамена по всем практическим охотничьим навыкам: метание копья, бег, умение подкрасться к зверю и т. п. Этим, вероятно, всегда руководил охотник. Но верховное руководство магической стороной обряда могло действительно принадлежать женщине.Мы получили уже две точки соприкосновения сказок с палеолитической действительностью: инициации и благожелательную колдунью.»[27] Академик Б.А. Рыбаков «Верхнепалеолитический Homosapiens, преодолевший уже неандертальский кризис инбридинга (кровосмешения) и вполне осознавший биологическую природу размножения, с особым интересом и вниманием относился к теме плодовитости и сделал символом ее женщину.Самым торжественным изображением женщины следует считать известные рельефы из Лосселя. На отдельных больших камнях первобытным скульптором высечены три женских и одна мужская фигуры. Все три женщины выполнены, как и миниатюрные статуэтки, с подчеркнутыми признаками рождающей силы; одна из них (центр композиции?) держит левую руку на своем необъятном чреве, а правой рукой торжественно поднимает рог-ритон, наполнявшийся в реальной жизни, как полагают, звериной кровью. Рога и черепа животных были в палеолите единственным видом посуды. Священный козий рог, увековеченный лоссельским рельефом, можно считать родоначальником бесконечного ряда ритуальных «рогов изобилия» всех времен и народов. Античный миф об Амалтее – священной козе, вскормившей Зевса, говорит о том, что рог этой козы обладал свойством благодетельствовать его владельцу, был для него именно рогом изобилия. Миф сохранил какие-то отголоски далекой палеолитической древности. Рог изобилия был атрибутом Геи и Тихе (Судьбы).[28] Турьи рога на скифских надгробиях, y славянских языческих божеств, турьи рога X в. из «Черной Могилы».[29] В этимологическом словаре славянских языков приводится значение имени Бабы-Яги на славянских языках*egu/eza: ст.слав. i-аза, morbus,‘болезнь, недуг’(Мikl., Мат лыс т. Болг. Словаря, София: Ио. Экз. Шест.). болг.(Геров) енза ж.р. ‘рана, язва’, диал. Енза ж.р. ‘болезнь’ (Горов. Страндж. БДI 83), Сербохорв. Jеза ж.р.’ужас, страх’ (РСА VIII, 693), диал. jеza‘гнеа, досада’(Mas/ Skok), словен. Jeza ж.р. ‘гнев’(plet.I, 369) ст. чешс. Jeze ж.р. ‘ведьма’ (GebauerI. 641) чеш. диал. jaza‘злая баба’(Kott/Dod. KBart/36; Lamprecht.Slov.Stredoopav/ 55) польск. Jedza, диал. Idza ж.р. ‘ведьма’(Warsz.II. 177) древ. Русск., церк. Слав. I-аза ‘болезнь’ (Срезневский III. 1643). В словаре В.И.Даля читаем в разделе: «ЯГА [ЯГАЯ, ЯГАВАЯ, ЯГИШНА] – род ведьм, являемый обычно в виде старухи»,[30]  диал. Ега, баба-ега (арх. Новг. Филин 8, 315 вят., олонец.,север.), егибоба, ‘баба-яга’ (Васнецов 65; Филин 8, 315: вятк., яросл.), сюда же, далее преобразованное егибица‘прозвище: злодейка, ведьма’(Герасимов, Словарь уездного Череповецкого говора 37), егибиха ‘баба-яга’ (вят., Картотека Словаря русских народных говоров), укр. Яга ж.р. ‘яга, злая баба’(Гриниченко IV, 535, 537), <…> Ср. сюда же чеш. Производ. Jezinka ж.р. ‘злое мифич. существо женщина, живущая в лесах и пещерах’, jezibaba ж.р. ‘ведьма, баба-яга, злая сварливая баба’. <…> Русс. диал. Егибица, примыкает, видимо, преобразованое табуистически русс. диал. (тоже череповецкое!) елибица ‘ведьма, злая женцина’. <…> Праслав. *ega (и его вариант *eza с проведенной прогрессивной палатализацией) родственно литовскому engti ‘душить, давить, теснить, мучить,’ латышскому igt‘ исходить, кончаться, чахнуть; досадовать,’англос. Inka ‘боль,’ др.-исл. ekki ‘печаль, сомнение.’[31] В этнолингвистическом словаре в разделе посвящённом Баба-яге отмечено: «В волшебных сказках – персонаж с амбивалентными функциями, обитает на границе леса <…> образ Баба-Яги восходит к патронам инициации в архаической мифологии, покровительствующим тем, кто в состоянии пройти испытание, к жрице, совершающей кремацию – погребальный обряд, ХОЗЯЙКЕ ЛЕСА… В актуальных верованиях и обрядах Баба-Яга отображена слабо: с её именем ассоциируется название мертворождённого ребёнка «игоша» (Журав: ЯМ. 437). У сербов восточнославянскому образу устрашающей детей яги близка Баба Рога (Баба Руга; СМР: 11), ср., также Перхта у зап. славян» [32] На санскрите – यज्ञभाग /yajña-bhāga/ Яджна-Бхага – переводится как ‘доля, жертвоприношение, бог’. Слово यज्ञ /yajña/ яджна переводится как ‘жертвоприношение’, а याग /yāga/ яга значит ‘жертва’, ‘пожертвование’ . Слово याजक /yājaka/ яджака значит ‘жрец, жрица . Существует в санскрите и ещё одно слово, которое помогает в конечном итоге, объяснить, кем является БАБА-ЯГА. Слово योगिनी /yoginī/ йогини с санскрита переводится как ‘волшебница, колдунья’. Если вспомнить тот факт, что зооморфным ликом Мары является коза, на санскрите अजा /ajā/ аджа переводится как ‘коза’, а слово विजन /vijana/ виджана – ‘одиночество, отшельничество’.[33] Делаем из этого вывод, получается: БАБА – ЯГА – это ЖРИЦА богини МАРЫ, ПРИНОСЯЩАЯ ЕЙ ЖЕРТВЫ И СЛУЖЕНИЯ ПОСРЕДСТВОМ ВОЛЖЕБСТВА ВЕДУЩАЯ ОТШЕЛЬНИЧЕСКИЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ. В арабских источниках также можно почерпнуть сведения о жрицах славянской богини смерти и преображения Мары. Ахмад ибн ал-Аббас Ибн Фадлан арабский путешественник живший в X веке н.э., побывавший в 921-922 годах на берегах Волги в стране русов записал в «Рисала» обряд погребения знатного руса, возможно одного из князей, которому он был свидетель. Описывая погребальный обряд,он отметил: в правилах русов при погребении старшего в роду или князя, из числа его родства или слуг, выбирался желающий добровольно умереть с господином, обычно, как отметил автор, всегда проявляли такое желание девушки. Выбирали только одну. Ибн Фадлан обратил внимание, что руководила подготовкой к погребению и всесожжению «одна старуха-богатырка, здоровенная и мрачная». Когда все было приготовлено, и пришел день, в который должен был сожжен почивший князь, девушка была введена в шатёр стоящий над мертвецом и там она была умерщвлена этой «старухой». Ибн Фадлан отметил: эта «старуха» называлась у русов «ангелом смерти».[34]

В итоге можно констатировать существование двух жриц по типу своего служения – положительную и отрицательную:

1.БЕЛАЯ [СЕДАЯ] ЖРИЦА МАКАШИ [πελειος] – предсказательница будущего,заботящаяся о счастье, благополучие в личной судьбе человека – ткущей во благо нить жизни. Ведунья, лечебница, травница, хранительница домаи домашнего очага. Она помогает всем в борьбе со злом.

2.ЧЕРНАЯ [СИЗАЯ] ЖРИЦА МАРЫ [πελειας] – «ангел смерти» совершающая подготовку  обряда перехода в вечную жизнь, совершающая ритуальное убийство тех, кто свободно, по собственному желанию, хотел перейти в иной мир вместе с уже умершим близким родственником, другом или господином.

В её функции входило приношение жертв, право выдачи «марок» для охоты на лесных зверей,чтобы мясо, добытое для пропитания людей, имело благословение свыше, а также обучение юношей таинству ратного мастерства. Традиционные праздники,посвященные богине Маре, совершались в течение года несколько раз. В древнейшие времена, судя по обнаруженным многочисленным надписям, эти праздники назывались ЯРМАРА. В последующие века к древнейшему слову прибавилось К-А, в итоге мы имеем чистое русское слово,образованное от двух протославянских слов ЯР и МАРА – ЯРМАРКА, т.е. праздник посвященный богине смерти и преображения. В этот праздник, помимо ритуалов и жертвоприношений, после массовой охоты на животных, происходил большой праздничный торг. Происходила торговля мясом и обмен различными товарами. Обычно это происходило недалеко от святилищ Мары. У всех славянских народов, до сих пор сохранилась традиция устраивать ЯРМАРКИ, у главных соборных храмов или у стен   знаменитых монастырей. Как в древности торжество происходило у жертвенников в местах посвящённых богине, так и после принятия христианской православной веры праздничные торжества: ярмарка и народные гуляния всегда проводились у стен христианских святынь. Православное Христианство освятило и до наших дней сохранило древнейшую народную традицию.

Н.В. Солнцев

24.10.13.

ЛИТЕРАТУРА И ПРИМЕЧАНИЯ

1. Пропп В.Я Морфология сказки.М. Высшая школа. 1969.

2.Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Л., ЛГУ. 1986.

3.Пропп В.Я. Русская сказка. Л. ЛГУ, 1984.

4. Буслаев Ф.И.Русская народная поэзия. СПб., 1861.

5. Булгаков С.Н. Свет невечерний. Созерцания и умозрения. М. Республика. 1994.

6. Шамаева С.Е. Апология сказки. Воронеж. Левый берег.1996.

7. Фаминцын А.С. Божества древних славян. СПб., Алетейя. 1995.

8. Рыбаков Б.А. Язычество древних славян.М: Наука, 1994.

9.Тулаев П.А. Афина и Атенеи, Иллюстрированный очерк, М., 1996.

10.Казаров С. С. Додонский оракул в античной исторической традиции VIII–V вв. до н. э. 2009-2012. www.Pravmisl.ru

11.Гомер. Илиада / Перев. Н.И. Гнедича. Л.: Наука, 1990. II, 840–843. С. 37; X, 429.

12.Геродот. История: В 9 книгах / Пер. и прим. Г.А.Стратановского. М.: Ладомир, 1993. Кн. II, 56.

13. Зеленин Д. К. Религиозно-магическая функция волшебных сказок. – В кн.: Сборник в честь С. Ф. Ольденбурга. Л., 1934; 14.Тройский И. М. Античный миф и современная сказка. – В кн.: Сборник в честь С. Ф. Ольденбурга.

15. Леви-Брюль. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1927.

16. Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд. Вып. 6,М.,1979 // Под редакцией чл. кор. АН СССР О.Н. Трубачёва.

17. Славянские древности. Этнолингвинистический словарь под общей ред. Н.И. Толстого: в V томах, том V, М., 2012, Международные отношения.

18.Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. М.: РАН, ИВИ, МОиН, в V томах, 2009.

19.Большая советская энциклопедия. М., 1973.

20.Кочергина В.А. Санскритско-русский словарь. М.: МГУ, 2005.